— Я просто желаю добра своей дочери.
— Добра в вашем понимании.
Сара вдруг поймала себя на том, что изо всех сил вцепилась в подлокотники шезлонга. Хорошо, что те были не стеклянные, а то она бы точно их раздавила.
— Я в жизни не встречала такого, как вы… невозможного человека! — с яростью проговорила она. — А вы знаете, каково это, когда… Впрочем, откуда вам знать?
Сара и сама поразилась неизбывной горечи, которая звучала в ее голосе. Прошлое, со всей ее болью и грязью, навалилось на нее и погребло под собой точно горный обвал.
Мартин вскочил. Сара не успела понять, как это произошло: еще секунду назад он спокойно сидел в шезлонге и вот уже наклонился над ней, опершись руками о подлокотники ее кресла.
— Каково это, когда — что? — спросил он, и теперь в его голосе появилась странная горячность. — И снимите вы эти чертовы очки! Я хочу видеть ваши глаза, когда с вами разговариваю!
Затем сам снял с нее очки. Без них Сара почувствовала себя уязвимой и незащищенной, как рыба, которую вытащили из воды и бросили задыхаться на берегу.
Напряжение между ними было так велико, что в воздухе едва не вспыхивали искры.
— И все же признайтесь, что Брайану будет намного легче, чем Эллен.
— Я так не считаю. Наоборот, в каком-то смысле ему будет сложнее. Ему придется доказывать, что он сам по себе чего-то стоит. Сам! Ему еще придется учиться быть независимым и самостоятельным, а не полагаться на мои деньги, мои связи и положение. — Похоже, Мартин был вне себя.
— Вы просто не понимаете, — упрямо проговорила Сара, по-прежнему не решаясь посмотреть ему в глаза. Она боялась, что Мартин разглядит отчаянное томление и безудержное желание, которые скрывались за ее негодованием.
Он запустил руку ей в волосы и заставил повернуться лицом к нему.
— Вы тоже самая невозможная женщина из всех, кого я знаю, — проговорил он так тихо, что Сара с трудом разобрала слова. — И готовы на все, чтобы ваша дочь не совершила ошибок, которые вы сами совершили в свое время. Или просто убедили себя, что это были ошибки… Впрочем, речь сейчас не о том. Я просто хочу сказать, что вы не сможете защищать Эллен всю жизнь. И уж, конечно, не убережете от нее самой.
— Если вы мните себя великим психоаналитиком, то сильно заблуждаетесь на сей счет, мистер Раффер!
Сара и сама поняла, что сморозила глупость. А ведь она всегда считала себя женщиной широких взглядов. «Живи и давай жить другим» — таков был ее девиз. Как же так получилось, что она стала поучать Мартина Раффера? Тем более что сама уже начала сомневаться в том, правильно ли прожила свою жизнь?
Неужели это все из-за Найджела? Неужели он оставил в ее душе настолько глубокий след, что Сара шла на все, лишь бы только не пережить эту боль еще раз? Или в том, что она выбрала жизнь затворницы, виноват вовсе не Найджел, а она сама?
И Мартин Раффер заставила Сару задуматься над этими вопросами. Именно заставил. Своими проницательными замечаниями.
— Думайте, что хотите, — раздраженно проговорила она, давая понять, что тема закрыта.
— Вот почему, например, — как ни в чем не бывало продолжал Мартин, — у вас никого нет? Я думаю, потому что вы хотите уберечь Эллен от присутствия нежелательного, как вам кажется, человека, который способен нарушить уютный мирок, созданный вами для себя и своей дочери.
— Это не так! — с жаром возразила Сара.
— Точно?
— Вы сами не знаете, о чем говорите!
Уж кому-кому, только не Мартину Рафферу порицать недостатки других. Он явно не тянул на номинацию «Лучший отец года». Да и кто дал ему право лезть в ее личную жизнь? Она живет так, как хочет. И не обязана ни перед кем отчитываться.
Еще недавно она гордилась тем, что полагается только на себя. Но теперь у нее вдруг мелькнула мысль, что независимость — оборотная сторона одиночества. И что рано или поздно одиночество становится горьким и тягостным. Впрочем, Сара не стала задерживаться на этой мысли. Потому что подобные размышления могли бы завести в такие дебри…
Сейчас у нее есть Эллен. Но Эллен не вечно будет при ней. Скоро она станет взрослой и, как говорится, вылетит из гнезда. А что потом? Сару вдруг пробил неприятный озноб.
— Вы ужасно упрямая, — заявил Мартин, но теперь его голос стал почему-то мягче.
— Думайте, как хотите.
— Да. И не надо на меня дуться.
Сара попыталась расслабиться и придать своему лицу выражение непрошибаемого спокойствия. Это далось ей не без труда. Она все еще злилась на Мартина. Пусть даже в его словах заключалась доля правды, он все равно не должен был учить ее жить.
Сара сделала глубокий вдох… и вдохнула запах Мартина. Мужской, пьянящий, волнующий запах, который ударил ей в голову точно вино.
— Я, пожалуй, пойду к себе. — Сара заерзала в шезлонге, не решаясь подняться. Потому что Мартин так и замер, склонившись над ней. Если бы Сара встала, то обязательно прикоснулась бы к нему. А ей почему-то казалось, что, дотронувшись до него, она обожжется.
— Уже? — удивился Мартин.
— Здесь очень жарко.
— Нет, вы злитесь на меня за то, что я лезу к вам в душу.
Сара действительно пыталась пробудить в себе ту здоровую злость, которая кипела у нее внутри еще минуту назад. Но близость Мартина кружила голову в буквальном смысле слова.
— Давайте просто согласимся с тем, что в определенных вопросах наши мнения расходятся. Я — ваша гостья. — Она все же решилась посмотреть в глаза Мартину. — И я совсем не хочу с вами спорить…
Сара вдруг поняла, что сейчас он ее поцелует. И даже не поняла, а почувствовала. Всем своим существом. И еще она почувствовала, что желание поцеловать ее явилось полной неожиданностью и для Мартина тоже.